Первый перформанс в грядущей серии подобных «действий», переосмысляющих российские перформансы, был нацелен на исследование и новое понимание работы «Исподнее» Лизы Морозовой. Ограничения: i. Материал, по которому я хожу, должен приносить мне физическую боль ii. Текст, который я читаю, должен приносить мне моральную боль iii. Перформанс должны наблюдать зрители Почему всё так? Наверное, я уже и не вспомню, как столкнулась с Лизой и этим перформансом. Единственное, что я помню, — это то, что впечатление он оставил на мне неизгладимое, и я сразу поняла, как хочу «переосмыслить» его. А для этого, как ни парадоксально, я начала его осмыслять. Основной фактор, который окончательно обозначил «Исподнее» как первый перформанс для переосмысления, — это название выставки, где он проходил, а именно «Путь-дорога» (спонсорами были железнодорожники). И, казалось, у меня и у Лизы понимание этой темы сложилось очень схожее. Лизина работа заключалась в чтении своих личных дневниковых записей, которые она вела с 10 до 40 лет. Её перформанс становится неким эпилогом, подведением итогов 30 лет жизни. Мой перформанс также вбирает в себя метафору дороги как жизни. Однако если перформанс Лизы — это заключение важного жизненного этапа, охватывающего длинный период, то в моём случае путь только начинается. Сам путь также претерпевает смещение: он остаётся личным и безличным одновременно. Это всё ещё мой путь, но этот путь — творческий, выносимый на всеобщее обозрение. Лего Выбирая стекло как материал, Лиза ссылается на цитату Артура Аристакисяна: «Для меня произведение искусства — это жизнь и отсвет боли, а Свет — возлюбленный нашей боли. Человек состоит из Света и боли. И кино — это их любовная игра» (ИК, 1994, № 3). Именно свет и боль становятся главными составляющими битого стекла: осколки причиняют физическую боль, но их прозрачность пропускает свет через себя. Для меня же в перформансе «Исподнее» «свет и боль» становятся не только составляющими человека, но и составляющими художника и творца. Такой иной взгляд на метафоричную цитату Аристакисяна, сокрытую в материале Лизы, я переосмысляю заменой стекла на лего. Непрозрачный конструктор не способен пропускать свет, однако, как и любой предмет, он даёт рефлекс, будто пытается источать свет, но пока может давать лишь отсвет. Всё же боль, испытываемая при ходьбе, может сравниться с болью от битого стекла, но конструктор всё ещё не может ранить до крови. Символично лего и тем, что в нём я вижу предмет игры. Игра для меня — важнейший из основных видов человеческой деятельности. Играя, я не притворяюсь, а стараюсь прочувствовать изучаемый объект. Для меня перформанс останется в некой дымке неосознанности, пока я лично не прочувствую его, пока я не сыграю в него. Правила игры задают «старшие», но я уже взрослая, а потому самостоятельно вычленяю эти правила, чтобы вновь сыграть в эту игру, но уже на своём языке, своими жестами. Иммануил Кант, «Критика способности суждения» Вместо личных дневниковых записей текстом я выбираю «Иммануил Кант, Критика способности суждения». Наверное, следуя правилу «материалы на расстоянии вытянутой руки», книга Канта стала первым, что напомнило мне о моральной боли. Тут, скорее, хотелось создать комичный эффект, так как действие происходило в вузе, и многие были знакомы с этим текстом и прекрасно понимали эту «боль». Однако именно эта книга задаёт идею суждения как особого типа познания. Здесь я обращаюсь к тому, что основная идея проекта — создание действия, переосмысляющего перформансы как форму своей субъективной реакции. Текст здесь будто вновь подтверждает: перформанс познаётся не как он существует сам по себе, а через способности суждения. Это не только логическое следование заготовленным шагам, но и попытка показать познание посредством чувства гармонии между способностями души. Так ходьба по лего и одновременное оглашение «чувства удовольствия и неудовольствия», которые можно уловить в моей запинающейся речи, создают некий дуализм: это и разговор о физическом, и о переживании, которое возникает, когда наши способности (воображение, рассудок, разум) определённым образом взаимодействуют с объектом. Пространство Изначально хотелось сделать перформанс в кабинете рядом с тем, где проходят основные занятия курса (272 кабинет), однако мои друзья-однокурсники не только поддержали идею самого перформанса, но и предложили провести его в коридоре, что оказалось замечательным решением. Длинный узкий проход создавал ещё более явную метафору пути и дороги, а свет исходил прямо сверху — прямой и всезаполняющий. Однако под лего была положена длинная ткань, которая скорее пародировала подиум, подобный Лизиному. Что вряд ли заметно, так это то, что белую сорочку художницы как раз как «исподнее» я обыграла прозрачной чёрной рубашкой. Одежда Лизы просвечивалась, как и моя рубашка, однако если сорочка действительно подходила под разряд «исподнего», то рубашка таковой не казалась, хотя и была более просвечивающей. Я посчитала, что такой странный предмет одежды, находящийся на границе между внешним и тем, что под ним, просто обязан был оказаться в перформансе. Через перформанс хотелось показать, на что я настроена, и обозначить своё присутствие и позицию в культурном поле. Съёмка: Аня Кудряшова Помощь с подготовкой: Настя Бедина Плёночные фотографии: Ульяна Данилевская Моральная поддержка/зрители: участники продлёнки (все выше перечисленные, а также Полина Кипкало, Антон Волненко, Анастасия Чулкова)